Незнакомка/Unknown Woman

По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.

Вдали над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.

И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.

Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный
Бесмысленно кривится диск.

И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной
Как я, смирен и оглушен.

А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
"In vino veritas!" кричат.

И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.

И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.

И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.

И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.

Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.

И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.

В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.

24 апреля 1906, Озерки

Above the restaurants in the evenings
The sultry air is wild and still,
And the decaying breath of spring
Drives drunken shouting.

Above the dusty distant lanes
The boredom of summer homes,
The baker's gold sign barely shines
And a child's crying rings out.

Each night, beyond the crossing gates,
With bowler hats tipped rakishly,
The practiced wits stroll with the ladies
Among the drainage ditches.

Out on the lake, oarlocks creak
And a woman starts to squeal,
While up in the sky, inured to it all,
The moon's disk senselessly leers.

Each night my solitary friend
Is reflected in my glass,
Made meek and reeling, like myself,
By the mysterious, astringent liquid.

And drowsy lackeys lounge about
Beside the adjacent tables
While drunks with rabbit eyes cry out
"In vino veritas!"

And each night at a certain hour
(Or am I only dreaming it?),
A girl's figure, swathed in silk,
Moves across the misty window.

And slowly passing among the drunks,
Always alone and unescorted,
Wafting a breath of perfume and mist,
She takes a table by the window.

And an air of ancient legend
Wreaths her resilient silks,
Her hat with its funereal plumes,
And her slender ringed hand.

And entranced by this strange nearness,
I look through her dark veil,
And see an enchanted shore
And a horizon enchanted.

Deep secrets are entrusted to me,
Someone's sun is in my care,
And at every turn, astringent wine
Pierces my soul.

And drooping ostrich plumes
Waver in my brain,
And fathomless blue eyes
Bloom on the distant shore.

A treasure lies in my soul,
And the key belongs to me alone!
You are correct, you drunken fiend!
I know it: wine brings truth.

24 April 1906, Ozerki